Ибн-Рушд

В трактате «Рассуждение, выносящее решение относительно связи между религией и философией» Ибн-Рушд формулирует свою задачу в традиционных терминах фикха.

«Цель настоящего рассуждения – рассмотреть с точки зрения религии, является ли изучение философии и логических наук чем-то разрешенным (мубах), чем-то предосудительным (махзур) или чем-то предписанным (ма’мур)» ею либо как нечто похвальное (надб), либо как нечто обязательное (вуджуб)».

По Ибн-Рушду, изучение философии является религиозно обязательным или похвальным, ибо дело философии «заключается единственно лишь в исследовании и рассмотрении сущего в той мере, в какой оно содержит в себе указания на Творца», а сам Коран призывает к рассмотрению сущего и познанию его разумом, о чем говорится в айатах 59:2, 7:185, 6:75, 88:17–18 и в «бесчисленном множестве других стихов».

Поскольку же рациональное рассмотрение сущего состоит в выведении неизвестного из известного и такое выведение есть силлогизм (кыйас), то необходимо пользоваться силлогизмом, а именно аподейктическим (доказательным, араб. бурхан) силлогизмом – самым совершенным, коим собственно и оперируют философы. Надлежит также изучать и другие виды силлогизма – диалектический, софистический и риторический, дабы постичь различия между ними. Стало быть, благоверный, внимающий предписанию религии исследовать сущее, «обязан ознакомиться с этими предметами [т. е. логическими науками], занимающими по отношению к мышлению такое же место, какое орудие – по отношению к труду».

Касаясь предубеждения против логики и философии/фальсафы как творения античных мыслителей, не принадлежащих к мусульманской общине, Ибн-Рушд замечает: трудно или невозможно, чтобы в этих дисциплинах отдельный человек самостоятельно выяснил все, что требуется; исследователь поэтому должен опираться на труды предшественников, дабы знание стало более полным. В этом отношении конфессиональная принадлежность не имеет значения, подобно тому как она не имеет его при оценке годности орудия (ножа) во время жертвоприношения. Посему мы должны изучать книги древних мыслителей, перенять у них верное и отбросить неверное. И с точки зрения религии такое изучение «есть дело обязательное, ибо замысел и цель их… тождественны цели, к [достижению] которой побуждает нас религия».

Поскольку исходящая от Бога религиозная истина и именно она призывает к исследованию, ведущему к познанию истины, то философское (аподейктическое) рассуждение никак не может привести к чему-то противоречащему религии. «Истина, – подчеркивает Ибн-Рушд, – не противополагает себя истине, но согласуется с ней и служит доводом в ее пользу».

Здесь автор «Рассуждения» приходит к фундаментальному вопросу – как быть, если выводы философского доказательства сталкиваются со священным текстом? Подобно мутакаллимам, Ибн-Рушд категорически настаивает на необходимости аллегорического толкования священного текста.

Мы утверждаем со всей решительностью: всякий раз, когда выводы доказательства приходят в противоречие с буквальным смыслом (захир) вероучения, этот буквальный смысл допускает аллегорическое толкование по правилам толкования, [принятым] в арабском языке

Таким способом понимание священного текста приводится в соответствие с рациональным выводом.

При легализации аллегорического толкования Ибн-Рушд, как до него мутакаллимы, ссылается на вышеупомянутый «айат о тавиле», отредактировав его надлежащим образом. Философ также апеллирует к высказываниям сподвижников Пророка об экзотерической (захир), эзотерической (батын) сторонах вероучения – в частности, на слова Али: «Говорите людям понятное им; неужто вы хотите, чтобы Бога и посланника Его опровергли?!»

Но если под «глубокими в знаниях» в айате о тавиле мутакаллимы подразумевали себя, то Ибн-Рушд, естественно, в качестве таковых объявляет исключительно философов (фалясифа). Более того, в противоположность мутакаллимам философ строго выступает против приобщения широкой публики к аллегорическому толкованию. Для непосвященной массы в айате о тавиле надлежит поставить точку на словах «толкование его ведает лишь Бог». Разглашение тавиля перед не подготовленными к философскому знанию людьми может «ввергать в неверие и того, перед кем оно разглашается, и того, кто его разглашает».

В отличие от сферы культа и религиозной практики вообще, чьи положения должны быть одинаково доведены до сведения всех людей, теоретическая сфера порой имеет эзотерический характер, а следовательно, не может быть доступна всем: «Нам доподлинно известно, что не было эпохи, когда не жили бы ученые, по мнению которых в священных текстах (шар‘) имеются такие вещи, истинное значение которых не должно быть ведомо всем людям».

Настаивая на перманентном праве на тавиль, Ибн-Рушд предусматривает такое возражение: в священных текстах (шар‘) есть места, толкование которых уже утверждено иджмой – единогласным мнением мусульманских авторитетов, и потому недопустимо более их переистолкование. Если единодушие установлено достоверным образом, отвечает философ, то подобное переистолкование было бы неправомерно; но коли оно основано на мнении, то оно правомерно. Поэтому ряд видных богословов, среди которых были аль-Газали и аль-Джувайни, говорили, что нельзя обвинять в неверии тех, кто нарушает иджму относительно подобных вещей.

Иджму какой-либо эпохи можно признать достоверной, продолжает Ибн-Рушд, только если известны все жившие в эту эпоху ученые, если источники надежно донесли до нас их мнения и если, наконец, они единогласно отрицают наличие в религии внешнего (захир) и внутреннего (батын) смыслов, признавая один для всех людей путь к познанию религии. Очевидно, что соблюдение таких условий реально лишь относительно практических вопросов, но не теоретических; здесь «не может быть установлено никакого единодушия».

Наличие различных, порой и диаметрально противоположных интерпретаций учеными тех или иных теоретических положений вероучения должно быть оценено в духе знаменитого изречения Пророка: «Если судья, выносящий самостоятельное решение, окажется правым, то он достоит двойного вознаграждения; буде же он ошибется, ему положено одно вознаграждение». Так мы должны подходить к тем положениям философов/фалясифа, которые аль-Газали (в книге «Опровержение философов») необоснованно квалифицировал как еретические (куфр): положение об извечности мира, а не его возникновение во времени; об универсальном, а не партикулярном характере Божьего знания единичных вещей; о духовной, а не телесной природе эсхатологических реалий.

Возможные ошибки в решении запутанных вопросов, изучение которых поручила ученым сама религия, безусловно, простительны. Неверием являются лишь ошибки относительно трех основоположений религии: признания Бога, пророческих миссий, потустороннего счастья и несчастья.

«Философия – это спутница и молочная сестра религии», – такой максимой Ибн-Рушд заключает свой трактат. Вдохновленный самим Кораном интеллектуалистский аверроизм впоследствии выступил одним из факторов европейского Ренессанса. Рационалистическое наследие Ибн-Рушда и других мыслителей классического ислама способно споспешествовать и предстоящему мусульманскому Возрождению.